Люди пошли от ныли — вот космогония Сологуба; им остается либо кануть от пыли в смерть, либо снова ввалиться в пыль родную. Рязановы, Мошхины (анархисты, революционеры, богоборцы) идут первым путем. Народ степенный, богобоязненный, чиновный — Саранины, Передоновы — вторым. Оба пути проваливают реализм действительности, в частности — действительности русской. Лучше умереть в юности: и нежностью необычайной Сологуб благословляет смерть отроков, убегающих от передоновщины, и отроковиц, презирающих жизнь, — «бабищу румяную и дебелую»: крепко невзлюбил он Сапожок.
Гоголь начал с колдунов и басаврюков, а кончил Невским проспектом, но Невский проспект оказался завесой — и дырявой завесой: какой-то басаврюк выставил из дыры нос — и нос заходил по Невскому; чего доброго, заходили и ноги без туловища; наконец, котелок на палке. Реализм жизни русской сумел-таки проклятый колдун разложить на носы. По всем правилам искусства Сологуб довершил разложение: он — первый атомист; взвешивает действительность русскую на атомные весы, и недотыкомка — единица его веса: она — пылинка с головкой и с ножками, прикидывается бациллой; заползет в нос: человек чихнет. простудится: пришел — разломала; глядь — «и тогда быстро выбежала из угла длинная, тонкая лихорадка с некрасивым лицом… обнимала…» («Истлевающие личины»). Уже не нос басаврюкин глядит из дыры на Сологуба, а миллиарды басаврюкиных бацилл свободно крутятся в пыли. О, Сапожок: не спасешь, но погубишь!
Чур-чурашки, чурки-болвашки, буки-таракашки. Чур меня. Чур меня. Чур, чур, чур. Чур-перечур-расчур. А букашки да таракашки так и поползут на заклания, и даже окажется, что «от мамзели клоны в постели» («Мелкий бес»).
Человек — недотыкомка, — как старая нянька Лепестинья, лепечет, пыль лелея, лепет да нашепты, и притом совершенно несознательно; а как только сознает ужас своего положения в Сапожке, то превращается в тоскливого, милого маленького ворчуна, ёлкича, у которого украли жизнь, зеленую ёлку:
Елкич в елке мирно жил.
Елкич елку сторожил.
Злой приехал мужичок,
Елку в город уволок.
Миленький ёлкич смерти протягивает маленькие ручки свои — родной, родной он смерти протягивает ёлкич ручки, когда «надвинулись докучные явления».
Прост донельзя метод построения Сологуба: треугольник — человек (пленный ёлкич), недотыкомка и смерть; теза, антитеза, синтез; верхняя посылка, нижняя посылка, умозаключение; бог, мир, чёрт; богоспасаемый Сапожок, обыватель, читающий книжечки по буддизму, и обывательница, оные не читающая (дебелая дама); первая степень сознательности — у Паки мама, у обывателя Сапожка в окне сапожковская пыль; вторая степень сознательности — у Паки мама злая, у обывателя в комнате из окна много пыли; третья степень сознательности — Пака от мамы «махни-драла», обыватель из Сапожка в смертный колодец «махни-драла»; и вывод: в Сапожке злые мамы, в Сапожке много пыли, в Сапожке глубокие колодцы, в Сапожке обыватель от пыли «махни-драла» в колодец. Сологуб поворачивает треугольник свой то основанием вверх, то основанием вниз; Сологуб меняет посылки единого своего умозаключения; оттеняет буддиста-саножковца сапожковцем не буддистом и обратно; и кончает тем, что вносит в сапожковскую управу проект об увеличении числа колодцев; сапожковцы прячут от него детей, а он в костюме далай-ламы усаживается перед колодцами: «Дыра моя, спаси меня». Везде и во всем дивно описанная повесть о том, как обыватель сего града стал дыромоляем, сиречь буддистом.
«Пака в плену. Он — принц… Злая фея приняла образ мамочки… Мальчики проходили… — „Кто же ты?“ — „Я пленный принц…“ — „Ей-Богу, освободим…“ И вот уже был вечер… Обед приближался к концу… В открытое окно столовой влетела черная стрела… С краснеющейся на ней надписью… И в то же время за окном детский голос выкрикнул площадную брань… — „Началось“, — подумал Пака (началось освобождение)… Но злая фея увозила Паку… Все на месте, все сковано, звено к звену, навек зачаровано, в плену, в плену» («Истлевающие личины»).
Вот тезис Сологуба. Далее идет развитие основного тезиса. Тезис. Готик думает: «За очарованной рощей обитает нежная царевна Селенита, легкий призрак летних снов».
Антитезис. Брат Лютик к нему пристает: «У свиньи хвост, а у лошади?»
Тезис. Готик: «Вот и Селенита. Милая, милая». Антитезис. Лютик: «Русские моряки довели свой флот до гибели, вот они и Гибелинги». Оказывается, что обитатели суммы всех Сапожков — гибелинги.
Тезис. Коля:
«А в лесу как славно!»
«Смолой пахнет».
«Утром я белку видел».
Антитезис. Ваня (гибелинг):
«И скипидаром…»
«А я дохлую ворону».
Синтез. «Ваня хвалил смерть. Коля слушал и верил» («Жало Смерти»).
Тезис. Саша (с похвальным листом): «Все пятки…» Антитезис. Отец (гибелинг, насмешливо): «Что же, на стенку повесишь?» Синтез. «Как-то cтранно и томительно горело его сердце» («Земле земное»).
И все становится наоборот (следующая стадия сознательности).
Тезис. «Митя (он же Пака, Коля, Готик и т. д.) опять решил прогулять уроки… Оставалось подделать барынину подпись… О Митином поступке послали матери письмо». Антитезис. Барыня (полная, глупая, дебелая): «Да как ты смел?» Синтез. Выпороли.
Идешь направо, и «томительно горит сердце»; идешь налево, и порка: куда ни кинь, везде клин; и антиномия углубляется.
Тезис. Митя видит в окне девочку Раю. Антитезис. Рая упала и разбилась. «Робко вышел Митя в кухню. Пламенные язычки, красные, как струйки Раичкиной крови, мелькали… за печкой». Синтез. «От алтаря, как горний вестник, приблизилась Рая…» Позвала — пошел: привела на четвертый этаж и выбросила из окна.